Она развалилась: почему искусство «для всех» больше не работает

Широко распространено мнение, что кинофестивали примечательны только качеством картин, которые они показывают. Как и любое явление, смотры имеют множество слоев: например, несмотря на формальный антагонизм с сектором «коммерческого кино», они тоже зачастую вписаны в рыночную энергосеть, способствуя продвижению и подорожанию фильмов. В то же время каждый фестиваль любопытен с концептуальной точки зрения — на уровне программирования. Над какими острыми темами будут расставлены ударения, чей взгляд и голос дойдет до сравнительно широкой публики, какие географические координаты окажутся представлены ярче, как в данный момент времени режиссеры понимают «реальность», «документальность», «киногению» и прочие массивы. Наконец, на какой риске спектра «любовь — ненависть» находятся отношения фестивальной выборки и так называемого жанрового кино, массовой культуры.

В этом смысле фестивали мало отличаются от стримингов: разве что ответственность за стеллажи условного Netflix несет не куратор/ка, чье фото можно найти на сайте или в каталоге, а загадочный гудвиноподобный алгоритм, шепчущий менеджерам, в каком сегменте пора поддать парку (мы плохо знаем, как стриминг наполняет секцию, скажем, индийского кино, зато каждый «Майор Гром» и «Брат», попадая на Netflix, вызывают столь желаемый резонанс). Еще интереснее — хаотическое программирование жизни, которая может сформировать зрительскую сетку таким образом, что впору поверить в Матрицу. И это слишком красивое совпадение, чтобы просто выдернуть из проявившейся буквально за неделю формулы только дуэт картин Beat film festival.

Начнем немного издалека. 27 мая состоялась премьера шоу «Друзья: Воссоединение», где 17 лет спустя на публике встретились звезды легендарного сериала. Неимоверно трогательное для всех причастных мероприятие — слезы стояли в глазах у артистов, зрителей и Марты Кауффман с Дэвидом Крэйном, — оказалось миксом встречи выпускников, школьного утренника, пресс-конференции и памятного репортажа, где случайные звезды и зрители признаются ситкому в любви. Тут важно вспомнить, что долгие годы «Друзья» были явлением всемирным: не в смысле широкой географии (хотя дубляж — на 18 языков), но чувства единения и узнавания, которые они-де вызывали у зрителей и зрительниц от Нью-Йорка до Индии, Сенегала, Кореи и России.

17 лет спустя «Воссоединение» целило не только показать объятия шести артистов, ставших натурально семьей после десятилетия совместной работы, но вновь напомнить миру в духоте пандемии, что такое безоговорочная поддержка (друзей). Наверняка для кого-то это сработало, но смешанная реакция говорит и об обратном эффекте. В формате поминок по былому «Друзья» попытались сделать то, на что у них не было времени с 1994-го по 2004-й: осмотреться по сторонам и увидеть не только смешных незнакомцев, склочного соседа снизу и голого мужчину в доме напротив. Удивительно, сколько химии и неподдельной нежности сохранилось между секстетом «Друзей» — и каким лишним на фоне этой подлинности выглядело все остальное. Секундные встречи с второстепенными артистами от Тома Селлека до Мэгги «Джанис» Уиллер, которым давали только обнять коллег и бросить дежурность-другую. Формальные вопросы ведущего вечера Джеймса Кордена и целый один — из зала (из той же, впрочем, оперы). Видеоприветы от Риз Уизерспун, Дэвида Бэкхема и группы BTS, рассыпавшихся в эфемерных восторгах. И так далее.

Кажется, ни одна многословная ревизия не нанесла феномену «Друзей» такой урон, как эта попытка влезть сразу во все сегодняшние контексты. 15 секунд BTS рассказывают, как учили английский по сериалу; обычные зрители со всего мира припоминают, как шоу помогло им с самоопределением или в тяжелые моменты жизни; Кауффман и Крэйн с восторгом описывают формирование ансамбля и как вспыхивали между артистами искры — что, в общем, и является процедурой кастинга. Но что больше всего бросалось в глаза — та спешка, с которой из кадра исчезали все благодарные зрители и любимые гости. Очевидно, что химия сохранилась и продолжала работать, а никого больше и нужно не было.

Невозможность сфокусироваться на чем-то одном, «самом важном», транслирует и вышедший на Netflix 30 мая Inside — стендап-концерт юмористического экс-вундеркинда Бо Бёрнэма. На русский его неудачно перевели как «Дома», хотя тут, конечно, шрапнель смыслов: и внутри помещения, откуда комик почти не выходил год, пока пытался записать спешл, и «Внутри Бо Бёрнэма» (да и созвучность с откровением, инсайтом тоже, кажется, закладывалась).

Бёрнэм начинал путь к олимпу комедии с YouTube-скетчей, а в 2016-м, после нескольких хитовых спешлов, вдруг ушел с радаров из-за повышенной тревожности и панических атак. Следующие четыре года он снимал кино («Восьмой класс») и чужие концерты (например, Криса Рока для Netflix), а также сыграл у Эмиральд Феннелл в «Девушке, подающей надежды» (2020). В январе прошлого года он собирался вернуться, но приключилась «самая смешная штука на свете» — и локдаун отбросил его назад в трясину разума. И вот Бо закончил-таки концерт: в одиночку и в одном помещении (правда, монтажом и постпродакшеном занимались все-таки специально обученные люди).

Inside — это сборник скетчей и музыкальных номеров, где Бёрнэм одновременно рефлексирует свою комедийную стратегию, привилегированный статус и медиасреду, которая окружает, поглощает и хаотично ретранслирует человека в XXI веке. Сардонические куплеты о белом спасителе, который озарит мир огнем комедии, сменяются бормотанием и интроспекцией, пародии на «реакции»Популярный формат на YouTube, когда человек смотрит какое-нибудь видео и просто его комментирует и реагирует на происходящее — прим. А.Ф. и стримы оказываются завуалированными криками о помощи — описанием внутреннего противоречия и, соответственно, депрессивной трясины, которая подобна видеоигре, где можно только сидеть, музицировать на синтезаторе и плакать.

По ходу записи концерта Бёрнэм празднует 30-летие и отмечает, что слишком долго пытался угодить «бумерам», а для синхронности с «зумерами» ему не хватает искренности — слишком многое уже слиплось с масками, саркастичной интонацией, пародией, эклектикой поп-песен и видеоформатов. По аналогии с сэдкомом — понюхавшим жизнь братом ситкома, который не скрывает груза разочарований и проблем, — Inside скорее вгоняет в тоску, чем веселит. Бёрнэм как будто ставит крест на всех возможностях коммуникации: от FaceTime до детских шоу и сериалов. Сценой с закадровым смехом концерт фактически и заканчивается. Правда, намекает последний кадр, это 100-минутное мытарство помогло Бо взглянуть на себя со стороны — и, хотя бы грустно, ухмыльнуться.

Бёрнэм, еще пять — десять лет назад бывший чуть ли не юмористическим пророком поколения, описывает тотальный рассинхрон человека и инструмента. Сколько бы он ни хорохорился и ни находил концептуальных или, напротив, лобовых решений — этот безжалостный (в первую очередь к себе) язык на глазах становится архаикой, коллекцией форматов. Душераздирающим — но все же перечислением, скольжением по-над.

В программе Beat есть как будто бы позитивный пример такого полета над пропастью во ржи — фильм-концерт Дэвида Бирна «Американская утопия», который снял Спайк Ли. Блестящая хореография и работа света, мудрые монологи Бирна между старыми и новыми хитами, торжество музыкального разнообразия (в ансамбле — артисты из Америки, Франции, Канады, Бразилии, etc), которое доносится до зрительного зала в максимально чистом виде. Музыканты выступают босиком и без проводов, чтобы ничто не мешало свободе передвижения: человека и звука.

Вдобавок Ли снял все это с такой геометрической и энергетической точностью, что легко засомневаться, так ли много теряют люди от неприсутствия в зале — на расстоянии вытянутой руки от Бирна и его ансамбля. Им-то этих премудростей не видно. Действительно ли сопричастность с энергетикой зала (и неизбежными «купюрами» из-за расположения кресел) неизбежно превосходит мастерскую запись, которую можно смотреть как на большом экране, так (однажды) и на стримингах.

И все же в мае-июне 2021 года концерт 2020-го уже звучит иначе. Реплики о предстоящих выборах и пронзительный номер под песню Жанель Моне (написанную для летних митингов Black Lives Matter), где почти ритуальное музицирование сопровождается портретами погибших афроамериканцев, которые держат их матери, как будто утратили чистую энергию. Трамп пал, Капитолий тоже, BLM научились эксплуатировать те же корпорации, чья инфраструктура поддерживает системный расизм, а некоторые из ликующих в первых рядах белых американцев, кажется, застали времена, когда Бирн и Talking Heads хлынули на сцену так называемой новой волной.

Лозунги 1960–70-х не устарели — об этом регулярно напоминают фильмы о правозащитниках прошлого: хотя бы от «Сельмы» (2014) до «Миссис Америки» (2020) и «Суда над чикагской семеркой» (2020). И все же «Американская утопия» не питает иллюзий насчет слов о мире и уважении: перед исполнение Everybody's coming to my house Бирн честно признается, что лирический герой смотрит на упомянутых «гостей» с недоверием и опаской. И после концерта, в котором музыканты и зрители были максимально открыты друг другу, он стремительно садится на велосипед и уезжает. Вновь под Everybody's coming to my house — но уже в исполнении школьного ансамбля, который поет эти строчки с надеждой и открытым сердцем. «Американская утопия» — всегда впереди, уже для кого-то другого.

Так, вольно или невольно, архаичность собственного метода признают три представителя крупнейших медиумом — сериалов, стендап-комедии и рок-музыки. Пускай они уже не в авангарде, но хороший вопрос — а кто тогда (в конце концов, звезда момента Билли Айлиш одинаково подвергается нападкам за мешковатые кофты и фото в нижнем белье на обложке Vogue).

Приносит ли масскульт, «искусство для всех» то же облегчение, которое ему принято приписывать на основании столетней истории? Не связано ли это чувство усталости, тревожности и исчерпанности с глобальными переменами, которые хотят осмыслить мир не как миллиарды телевизоров, куда идет сигнал с избранных вышек. Отыграть немного назад темп и тренд. Глобализация и необъятность интернета давно перегрузили и потребителей, и создателей, и распространителей. Лучшей иллюстрацией служит 2019 год, когда почти синхронно закончилось (или приготовились к перезагрузке) несколько долгоиграющих франшиз. Самые масштабные — киновселенная Marvel с ее третьей фазой (четвертые «Мстители» + эпиграф в виде второго «Человека-паука») и «Игра престолов» — «последний сериал, который смотрели все».

2020-й, сорвавший все(м) планы, напомнил, что непремьерность и локальность — не порок, а вполне даже благо. Возможность разобраться в себе, а не тонуть в информационных вспышках и бессмысленных сравнениях с медийными гигантами. И «Чужой» на сцене» — картина из Англии, самого сердца Старого Света, — оказывается одой такому подходу.

Работники автобусного парка в графстве Дорсет каждое Рождество играют короткие спектакли для родных и тех, кто захочет прийти. После череды юмористических и костюмных постановок (например, клоунады про Робина Гуда), они решают адаптировать для сцены «Чужого» (1979) Ридли Скотта. И подходят к этому со всей ответственностью: учат реплики на репетициях и за рулем, конструируют символические декорации и даже костюм ксеноморфа, отрабатывают световое и звуковое сопровождение. Премьеру в Дорсете встречают мертвой тишиной, зрители тактично разбегаются, а потом на актеров-любителей обрушиваются две восторженные женщины из Лондона, которым «Чужой» чудовищно понравился. Люси Харви и Даниэль Каммер договариваются с театром в Вест-Энде, что к ним приедет дорсетский «Чужой» — и труппа энтузиастов начинает уже серьезную подготовку.

Харви и Каммер параллельно снимают фильм о спектакле — такой же любительский и влюбленный в героев и дело, как сотрудники автобусного парка. Конечно, «Чужой» на сцене» оказывается уморой — зал Лестер-Сквер периодически сотрясается от хохота и аплодисментов на ключевых сценах. Так смотрят культовое кино: переживая во весь ряд, умирая от смеха — и симпатии, обожая за полную противоположность формальному мастерству (черта, к слову, «Друзей», «Американской утопии» и Inside).

«Чужой» на сцене» — это похвала несовершенства, ода безумству храбрых. История о людях, готовых предстать перед публикой с чем-то неимоверно для себя ценным, преодолев страх и неловкость, не дать мандражу и комплексам взять вверх. И публика отвечает взаимностью. И камера рассматривает с искренним интересом, не пытаясь показать что-то большее, чем может уместиться в кадр. Ни одной шутки про Брекзит, ни одной мало-мальски острой темы: только без скепсиса показанный быт и хобби, удивление совмещенному санузлу в отеле и выдох облегчения, когда настроение зала передается артистам. И уже со второго акта они начинают открыто ломать комедию, не мучаясь с духом и саспенсом первоисточника.

В конце концов, все это — ситкомы, концерты, стендап, самодеятельность — разные языки, не претендующие на звание вавилонского и вышедшие из дворов и баров, вскормленные локальным опытом и близостью зрителя, который такой же, как ты. И кажется, массовая культура во всем своем неряшливом разнообразии и уникально-универсальный зритель движутся в одном направлении: сделать лицо попроще, не шагать аршинами, не нести всю боль мира. Как наставлял народный герой Рокки юного Адониса Крида:

«Один шаг за раз, один удар за раз, один раунд за раз».

Теория малых дел.